О развитии социального предпринимательства в России. // Фрагмент интервью для Фонда «Общественное мнение»

…

Интервьюер: Теперь перейдем к теме непосредственно социальных предприятий. Мы [ФОМ] обнаружили, что эта практика существует вне юридического и вне экономического дискурса. И вообще, само это понятие не слишком понятно даже людям, которые вроде бы занимаются социальным предпринимательством, не говоря уже о населении. И аналитики-теоретики дают достаточно расплывчатые определения. Как Вы думаете, вообще само понятие «социальное предприятие», «социальное предпринимательство», оно приживется у нас [в классическом понимании]? или трансформируется?

ИВЗ: Я уже столько про это проговорил, столько всего висит в интернете, включая в частности интервью, которое я давал точно такой же девушке из Высшей школы экономики три года назад [см здесь], по поводу того, что такое социальное предпринимательство, приживется ли, и так далее. Поэтому вынужден повториться, хотя, в принципе, было бы неплохо, если бы Вы пробежались по тому тексту, который висит у нас на сайте.

Интервью: Хорошо.

ИВЗ: Первое. Понятие социального предпринимательства в том смысле, в котором оно пришло к нам [из-за рубежа], на мой взгляд, не может быть масштабировано и стать массовым, потому что оно по-настоящему сложное. Сложность связана с тем, что социальное предприятие - это предприятие, в котором инвестиции являются не только финансовыми, но и социальными. Речь идет о том самом «доверии», «признании» и т.п.. Но самое главное даже не в том, что инвестиции другой природы, а в том, что и профит другой. Профит [прибыль] тоже в виде социального капитала, в виде некоторого социального изменения, социального эффекта. И в этой связи экономика социального предприятия гораздо богаче [сложнее], чем экономика обычного предприятия, в том смысле, что не «деньги-товар-деньги», а инвестиции разных типов капитала на выходе дают прибыль разного типа капитала. Мыслить в таких категориях наш российский массовый предприниматель, конечно, не будет. Он мыслит по-другому. Если Вы поспрашиваете социальных предпринимателей - «Для чего и что вы делаете?» - они будут говорить вам про то, что они «несут в мир добро». Это, на самом деле, просто перевод на другой язык того, что они получают прибыль не в виде денег. Их миссия - «изменять мир к лучшему», даже одна из самых известных книжек для социальных предпринимателей так называется – «Изменить мир к лучшему». Как это возможно? Как возможно изменение мира к лучшему? Как ввести это в правовые рамки, в четкие правовые номинации и понятия? Я считаю, что это невозможно и не нужно, по крайне мере пока. Потому что, пока все действительно «социальные предприятия» - это всё штучное, уникальное дело, и другим оно быть не может. Реальные социальные инновации, изменение мира к лучшему в каком-то локальном месте - это в некотором роде чудо. И социальный предприниматель, он пока действительно штучный субъект (тоже чудо).

Второе. Когда с 2007 года у нас началось продвижение этого понятия, все поначалу было тихо-тихо, никому дела до этого не было. Мы неоднократно, в рамках всероссийских опросов, задавали вопрос: «Знаете ли вы, слышали ли вы что-то о социальном предпринимательстве?». Ничего такого никто не слышал. И вдруг бац, в прошлом году такой взрыв активности. Даже не в прошлом году, раньше чуть-чуть, где-то с конца 2012 года началось. А в связи с чем? В связи с тем, что у государства проявилась давно известная идея, такой план появился, о разгосударствлении социальной сферы, передаче ее в частные руки. Сказать совершенно честно, что мы просто социальное обеспечение передаем в частные руки, невозможно, потому что приватизация социальной сферы вызовет дикий общественный негатив с одной стороны, а другой стороны, не Бог весть, сколько охотников из бизнеса будут брать эту социальную сферу на себя. Поэтому надо для начала создать определенное информационное поле, стимулы, чтобы пошли бизнесмены в эту сферу, и появились частные предприниматели в социальной сфере. И тут, похоже, управленцы ухватились за слово «социальное предпринимательство», которое чистое и незапятнанное. И под этим названием фактически стали предлагать не настоящее «социальное предпринимательство», то есть «изменение мира к лучшему», а «предпринимательство в социальной сфере». Это разные вещи: «социальное предпринимательство» и «предпринимательство в социальной сфере». Но сейчас происходит подмена понятия, потому что социальное предпринимательство - чистый бренд, и на нем удобно продвигать вполне определенный смысл – разгосударствление и приватизацию социальной сферы. Поэтому я выступаю против закона, который был подан как законопроект в ГД, в котором есть, на мой взгляд, искажающее смысл определение. Я уже спорил по этому поводу в Госдуме, в Совете Федерации. И слава Богу, приказ Минэкономразвития все же четко говорит, что это не «социальное предпринимательство», а «предпринимательство в социальной сфере». С этим я согласен. Если так будет называться - ради Бога, только это другое явление, это не относится к социальному предпринимательству.

Все время привожу один пример. В прошлом году поучаствовал я в качестве члена экспертного совета на конкурсе субсидий социальным предпринимателям. Государство же сейчас субсидии начинает выдавать социальным предпринимателям. Так вот, были поданы заявки на субсидии в Московской области - 76 заявок, 4 из них - оказание стоматологических услуг. Но это же чистый высокорентабельный бизнес! Тем более в Подмосковье. Я понимаю, если бы на конкурс была бы предложена стоматологическая клиника в тундре. Тогда это было бы социальное предпринимательство, потому что это было бы чистой воды социальная инновация, и почти наверняка нерентабельно. Бизнес был бы социальным. Это было бы «изменение мира». Вот не было у этих охотников и оленеводов возможности зубы полечить, а тут появилась клиника. А в Московской области это чистой воды бизнес. И что, еще дать за это деньжат от государства?

Интервьюер: Они уже получили субсидии, или это пока только запросы были?

ИВЗ: Запросы были. Чем это закончилось, я не знаю. Я это к Вашему вопросу говорю, насколько это понятие приживется. «Предпринимательство в социальной сфере» - приживется, потому что оно понятно, это частный бизнес в социальной сфере. Например, предприниматель берет на себя детские сады, государство продает детские сады за рубль, но при этом предприниматель, который это берет, вносит свои собственные инвестиции, и он обязан, чтобы это был детский садик, а не что-то другое, и чтобы услуги по этому направлению были оказаны. Причем платные. И отлично. Но что здесь есть от социальных инноваций? Ничего. Это значит, что это не социальное предпринимательство, это частный бизнес в социальной сфере. В этом смысле, я говорю, что «предпринимательство в социальной сфере» как понятие приживется, а «социальное предпринимательство» в классическом понимании пока нет, потому что это очень богатая и сложная категория. Но есть опасность, что к тому времени, когда уже многие осознают, что такое настоящее «социальное предпринимательство», термин будет уже занят.

Интервьюер: А как Вы считаете, получается ли у социальных предпринимателей объединить вокруг себя какое-то сообщество, или они обособлены?

ИВЗ: Сейчас с этим довольно сложно. Даже не потому, что они такие индивидуалисты, хотя, конечно, у них сейчас некая конкуренция возникает за ресурс, за имя и т.п.. Они никак не сложатся в сообщество, потому что возникла ситуация, когда других мощных игроков на этом поле - всяких разных грантодателей, банкиров, исследователей, экспертов, чиновников, политиков, которые тоже на этом поднимаются, уже больше, чем самих социальных предпринимателей. Кто только ими сейчас не занимается, где только не создаются разного рода советы, центры и фонды. Я участвую регулярно в разного рода посиделках, круглых столах по этой теме. Собирается примерно 40 человек, из которых 1 социальный предприниматель и 39 человек отовсюду, включая, прежде всего, госчиновников из департаментов социального развития или малого бизнеса и представителей департаментов PR и КСО крупных компаний. В этой ситуации невозможно получить сообщество, потому что сама совокупность социальных предпринимателей теряет свою субъектность, вся субъектность утекла в другие, более мощные руки, которые реализуют уже свои цели: либо государство, либо крупный бизнес. И они «растаскивают» социальных предпринимателей по своим углам.

Интервьюер: Вы уже начали говорить о законе, какие перспективы у этого закона, о социальных предприятиях?

ИВЗ: Я не знаю, какие перспективы. Я уже сказал, что я против этого закона и против, пока, однозначного правового описания социального предпринимательства. Есть куча нормативных актов по поводу малого бизнеса, ну и отлично, пусть в рамках этого поля работают, не надо плодить сущности сверх меры. Есть предприятие, это предприятие работает, например, в области нефтедобычи или в области школьного образования. Оно все равно должно работать как предприятие. Частный бизнес - есть частный бизнес. Оказание услуг - есть оказание услуг. Тут парикмахерская, тут школа, там детский сад... чем СП отличается с точки зрения оказания услуг? Ничем. Услуги и услуги. Пусть будет предприятие просто. Почему его нужно называть социальным предприятием. Детский сад — это социальное предприятие? Парикмахерская – социальное предприятие?

Интервьюер: Да, очень странное разделение. Какие бы Вы выделили разновидности социальных предприятий, если говорить именно не о сфере деятельности, а о миссии, которую они провозглашают?

ИВЗ: Не могу сказать. Реальных социальных предприятий, повторяю, единицы. Социальные предприниматели, которые решают именно социальную задачу, а не задачу бизнеса, они пока штучные. Об общей миссии говорить рано.

Интервьюер: Каковы силы и слабости социальных предприятий, по сравнению классическим бизнесом? И каково среднее время их жизни?

ИВЗ: Про среднее время их жизни невозможно сказать, потому что они только-только появляются. В этом смысле у нас нет еще никаких данных, где бы мы посмотрели весь жизненный цикл этого предприятия. Что касается слабостей, то конечно, самая главная слабость, она заключается в сложном сочетании работы с разными капиталами, которое внешнему наблюдателю понять трудно. В рамках всероссийских опросов мы как-то задавали такой вопрос: «Представьте себе, что вы узнаете, что в вашем районе неизвестный предприниматель на свои деньги строит физкультурно-оздоровительный комплекс, утверждая, что местные дети-инвалиды будут заниматься в нем бесплатно. Скажите, какова будет ваша первая реакция на такую информацию?». И оказывается, что у нас еле-еле набирается треть респондентов, которые в это поверят. Даже если он такой реально появляется, люди будут подозревать, что не может такого быть, потому что этого не может быть. Значит, где-то кто-то за ним стоит, или он ради нехорошего пиара это делает, или он отмывает деньги и т.п.

Интервьюер: Опять возвращаемся к вопросу о доверии.

ИВЗ: Конечно. Дело в том, что если кто-то просто «делает бизнес», то он (такой предприниматель) понятен. В том смысле, что не вызывает никаких вопросов. А если он социальный предприниматель, он занимается чем-то не понятным, стало быть, подозрительным. И это самая главная проблема реального социального предпринимательства – доказать, что твоя миссия - это действительно твоя истинная миссия, и что ты не шизик лукавый. Это непросто в нашем обществе. Делать добро непросто, оказывается, потому что многими людьми такое дело не воспринимается, как естественное.

Интервьюер: Ну и, может быть, если сможете привести идеальную модель социального предприятия?

ИВЗ: Это все пока чудо… Вы, наверное, не читали Шукшина? В наше время это все-таки было важным для нас…. В частности, у него характерный герой рассказов – это такой деревенский/городской чудик со странными намерениями. Фонтан, например, в селе построить. Ну зачем это нужно? А он так хочет, чтобы было красиво. Или реальный случай. В свое время, в начале 90-х годов, был реальный сюжет, как один мужик решил в своем селе построить метро. Ну что значит метро? Понятное дело, он начал рыть какой-то подземный тоннель, и там такая вагонетка двигалась. В принципе, действительно, из одного конца села можно было бы очень быстро доехать до другого. Вот это чистой воды социальный предприниматель. Абсолютно абсурдный в реальном контексте. Я не знаю, чем это закончилось, но он пытался. Много людей такого рода, например, строящих 10 лет какой-нибудь детский дом в своем селе или библиотеку, содержащую и раздающую книги. Но это все вызывает оторопь и неприятие внешнего, массового наблюдателя, потому что каждый социальный предприниматель, он не только добро несет, он вызов несет в себе всем остальным.

Интервьюер: Ну да, и борется, доказывает.

ИВЗ: Нет, дело не в этом. Он в окружающих пробуждает некое чувство стыда: вот он делает добро, а ты не можешь, а ты не делаешь, а ты в чем-то слаб. Он такой «несвятой святой», такой вот честный, а ты не можешь так же. И кто-то, работая над этим своим чувством, все-таки либо солидаризируется с ним, по крайне мере, если не поддерживает, то не мешает. Но часть людей другие. Подсознательная мука о том, что они не могут так сделать, она переходит в злобу и в агрессию против этих людей. История нам дает много случаев, когда хорошие инициативы были загублены не потому, что власть не пустила, или ресурсов не хватило, а потому что окружение не приняло этот вызов.

Интервьюер: Хорошо, спасибо Вам большое за беседу.

ИВЗ: Пожалуйста. Я некоторые моменты сознательно утрировал, но для расширения дискуссии это не страшно.