Вторая репутационная смерть российской социологии

"Останься прост, беседуя с царями,
Останься честен, говоря с толпой... "

Сезон 2011-2012: новый репутационный кризис

Сразу хочу сказать (предупреждая вполне ожидаемые реакции читателей из числа коллег), что в настоящей заметке я говорю далеко не о всей российской социологии, а только об одной ее части – публичной (в смысле внешне открытой) опросной социологии. Это действительно только один из сегментов большого поля, в котором под общим названием живут вообще-то разные профессии. Но, надо признать, именно этот поллстерский сегмент прикладной социологии представляет в обществе всю социологию – от ее сугубо научной части до индустриального коммерческого производства околосоциологической информации. И именно по его успехам многие наши граждане (т.н. «широкая общественность») судят о состоянии социологии в целом, на основании доверия к продукции этой части профессионального сообщества доверяют или не доверяют всем «социологам».

В первый раз российская публичная социология трагически и явно преждевременно умерла (почти) в 1993 году. Она была еще очень молода, неопытна и не справилась с вообще-то типовой задачей, с которой уже научились справляться во многих других странах, где свободные выборы и обязательно сопровождающие их предвыборные опросы стали привычным и неотъемлемым общественным институтом. Российские социологи провалились тогда с прогнозом выборов в первую Государственную Думу РФ, т.е. с тем, что является в публичном пространстве одним из наиболее популярных критериев оценки компетентности и квалификации профессиональной социологии. Следует признать, что похожие казусы встречались даже в хваленой американской опросной индустрии, но после фиаско 1948 года все ведущие исследователи общественного мнения США (Гэллап, Роупер, Кросли и другие) СОВМЕСТНО проанализировали причины неудачи, провели огромную методологическую работу и довольно быстро поправили свою репутацию. А вот в России, в обществе, которое с середины 90-х фактически формировалось как общество тотального недоверия всех ко всем, российские социологи также как и все остальные бились за свою репутацию каждый в отдельности. В результате доверие восстанавливалось очень медленно. Все очередные выборы сопровождались скандалами в СМИ (см. книгу «Социология и пресса» 1996 года и серию публикаций под условным объединяющим названием «Заговор социологов» 1999 года). В ноябре 1999 года доля респондентов, полагающих, что социологические рейтинги отражают реальное отношение людей к политикам, лишь чуть-чуть превосходила половину опрошенных (53%)

Вместе с тем реальные результаты прогнозирования все-таки улучшались, и даже в очень динамичных (можно сказать, драматичных) кампаниях 1999-2000 гг. эти результаты оказались вполне удовлетворительными. Квалификация реально выросла, появился опыт, в разных центрах были разработаны довольно продвинутые методики опросов и прогнозов. Да и само политическое пространство и поведение его субъектов становилось все более определенным и предсказуемым, что безусловно способствовало успехам социологического измерения и прогнозирования (см. например, итоги конкурсов политического прогноза на выборах 2003-2008 гг., организуемых ЦИК РФ, все четыре отчета по итогам конкурсов представлены на странице (Социология социологии. Профессиональное сообщество ).

В итоге в первой половине и середине 2000-х годов отчетливо проявилась позитивная динамика в отношении граждан к опросам общественного мнения. К примеру, в сентябре 2000 г. по данным ФОМ 78% респондентов общероссийского исследования ответили, что «опросы общественного мнения нужны» и 65% согласились с тем, что «опросы отражают мнение граждан», а в начале 2005 года (по данным ВЦИОМ) так ответили уже 84% и 75% респондентов соответственно. Однако затем доверие сначала несколько снизилось и стабилизировалось (доля тех, кто соглашался с суждением «опросы отражают мнение граждан», по данным ВЦИОМ было в 2008 году равно 69% и в 2010 году – 68%), а в начале текущего года просто рухнуло (по данным проекта «Открытое мнение» респондентов, полагающих, что «опросы отражают мнение граждан», сократилось до 43%!, и это самый низкий уровень).

Ну, и что? – спросит нетерпеливый читатель. Что с того, что наши граждане не доверяют социологам, мало ли кому они не доверяют, почему доверие настолько критично для социологии, что его понижение ниже определенного уровня можно интерпретировать как тяжелую болезнь и социологии как науки и прикладной социологии как индустрии? Ответ здесь весьма прост. Дело в том, что доверие людей в настоящее время важнейшее и, пожалуй, самое критичное сырье для производства социологической информации. Несмотря на серьезное развитие методологии и информационной базы большая часть социологического знания в современном мире по-прежнему добывается через непосредственную коммуникацию социолога с людьми, гражданами, потребителями, экспертами и пр. И это далеко не только массовые опросы, которые являются визитной карточкой публичной социологии, но и огромный пласт так называемых качественных исследований, социальных экспериментов, аудита потребительского поведения, демографических обследований и т.п. Фактически на доверительной коммуникации с людьми построено все современное здание прикладной социологии. Недоверие здесь резко негативно сказывается как на возрастающем числе отказов от коммуникации (все коллеги говорят о растущих в последние годы проблемах с response rate, во многих случаях уже критичных с точки зрения валидности данных), так и на возрастающем потоке вранья (деликатно называемом социально-нормативными ответами), которым респонденты отбиваются от надоедливых исследователей.

В результате мутный поток социологической дезинформации во все возрастающем объеме начинает поступать ее потребителям и используется самими социологами в производстве множества недостоверных мифов и квазинаучных описаний псевдореальности (туфта в «поле» многократно увеличивает туфту в выходных продуктах). В конечном счете это приводит к тому, что и потребители такой «социологии» также перестают доверять ей и вынужденно пытаются обойтись своей собственной интуицией и частным опытом, порождая вал малообоснованных решений и действий. Круг замыкается, но уже без социолога, «профукавшего» свою высокую миссию обратной связи в системе общественного управления.

Но если это так важно, то, наверное, надо срочно разобраться, что же произошло? Почему так сильно и резко упала общественная репутация публичной опросной социологии? Ведь вроде бы и выборы в ГД РФ 2011 года в целом также были предсказаны сравнительно неплохо (хотя и несколько хуже, нежели в 2007). Чем же тогда вызвано столь активное распространение в СМИ и в Интернете дискредитирующих публикаций и оскорбительных ярлыков «халтурщиков», «продажных манипуляторов» и «социолухов».

На мой взгляд, российская социология переживает сейчас кризис доверия, который, как это часто бывает в политике, проявляется не как следствие неудач, а как раз как следствие некритичного отношения к победам и возросшему на их базе влиянию.

Гордыня как смертный грех и диагноз

Успехи российской прикладной социологии, выраженные как в явно зафиксированном «попадании» в официальные результаты выборов (отдельные промахи в регионах не портили всю картину в целом), так и в устойчивом росте спроса на ее продукцию (по данным ОИРОМ, в 2004-2007 гг. отрасль росла каждый год на 20-25%), породили обычную в такой ситуации болезнь –гордыню и самоуверенность. Несмотря на начинающие поступать где-то с 2007 года различные сигналы об угрозах и рисках, профессиональное сообщество говорило в основном о растущем влиянии (что действительно так) и собственном значении.

Вот появились статьи в СМИ о «профессиональных респондентах» на фокус-группах, о рисовке анкет в массовых опросах, о нерепрезентативности реальных выборок. Может быть, надо срочно наладить взаимодействие со СМИ и подробно объяснить общественности, есть ли тут действительно проблемы, и что делается по их решению? «А зачем?» – удивляются лидеры отрасли, «заказчик деньги платит, кому еще надо что-то объяснять?» (это почти дословная цитата от директора одного из крупнейших исследовательских агентств маркетингового сектора). Политтехнологи начали массово проводить так называемые «формирующие» опросы, открыто описывая в «умных» журналах эффективную технологию использования псевдоисследований для своих целей, дискредитируя реальные исследования как класс. «Ерунда, нас это не касается». Появилась куча фирм «черных социологов» (на демпинге берут госзаказы, а потом просто рисуют данные), а вслед за ними и поток судебных исков со стороны «кинутых» заказчиков, которые, кстати, начали активно ставить вопрос о профессиональных стандартах качества. «Зачем, какие стандарты?! Пусть заказчики сами учатся различать социологические бренды (то есть нас успешных) от всякой непрофессиональной «шушеры». И такие даже не сигналы, а просто гласы боевой трубы, раздавались в последние 5 лет постоянно. Но от лидеров сообщества – ведущих исследовательских компаний и ведущих специалистов – ноль реакции.

После суперуспешного прогнозирования итогов выборов 2007 года, когда все три ведущих российских поллстера – ВЦИОМ, ФОМ, Левада-центр – точно предсказали итоги голосования, а данные двух exit-polls вместе с прогнозами прямо-таки совпали с официальными данными ЦИК РФ, в определенных кругах начала развиваться тема «Большого сговора» (см. обсуждение февраля 2008 г). Якобы социологи заключили союз с властью и специально «выходили» в публичное пространство с такими цифрами, которые потом становились официальными результатами выборов, чтобы просто легитимизировать официальные результаты. А поскольку эти результаты стали подвергаться сомнению (именно с 2007 года во все увеличивающемся количестве пошли публикации о нарушениях при голосовании и фальсификациях в отдельных регионах), то совпадение опросных данных с этими не вызывающими доверие цифрами ЦИК РФ уже совсем не способствовали повышению доверия к работе социологов, а скорее наоборот. К сожалению, ведущие социологи и исследовательские организации довольно равнодушно отнеслись к этим обвинениям, посчитав их несерьезными, политически ангажированными и не стоящими того, чтобы на них реагировать. Фактически были проигнорированы весьма острые вопросы, поставленные перед прикладной опросной социологией: 1) как реально проводятся электоральные опросы «на местах», каковы проценты отказов, какова реальная территориальная схема выборки и реальные смещения, вызванные вопросами экономии ресурсов, как выбираются и насколько пересекаются подрядные организации, каков контроль поля и т.п., 2) насколько велико влияние формулировок вопросов и их порядка в анкете на ответы респондентов, насколько велика доля социально одобряемых ответов, есть ли смещения в сторону повышенной лояльности, и насколько они велики, 3) как реально строятся прогнозы на основе электоральных данных, используются ли при этом коэффициенты, основанные на официальных данных о предыдущих голосованиях, и как (вопрос о перевзвешивании), 4) насколько реально отличаются данные прогнозов и exit-polls от данных официальной статистики в региональном разрезе, и какой вклад в сомнительную прибавку голосов партии власти дают регионы с «особой электоральной культурой», 5) могут ли быть открытыми (и насколько) полные данные об ответах респондентов (первичные массивы) и о финансировании работ (сведения о заказчиках). Все эти вопросы, оставшись без внятного публичного ответа, стали основой домыслов, мифов, а порой и просто откровенной клеветы. Фактически все они в последние три месяца были вновь шумно предъявлены социологам, но уже в виде «ответов» от лица заинтересованных сторон. Известный закон – не отвечаете на вопросы сами, за вас «ответят» другие, только уже не обижайтесь, что эти ответы к правде будут иметь мало отношения. Очевидно, что половину вины за ту массированную дискредитацию и делигитимизацию профессиональной опросной социологии, которая довольно эффективно проведена в последнее время, должно взять на себя само профессиональное сообщество, не удосужившееся в тучные годы провести соответствующую методологическую и информационно-разъяснительную работу. Причем ясно, что такого рода работу можно провести только консолидировано всем сообществом, но я не знаю ни одной попытки объединить усилия в этом направлении.

Народная социология как средство делигитимации и внутрицеховой конкуренции

Итак, ведущие поллстеры, обвиненные в коллаборционизме и пособничестве режиму («машина ЛЕГИТИМАЦИИ официальных результатов выборов»), методично удалены с постамента служителей Истины (в смысле восприятия их внешними аудиториями). Но свято место пусто не бывает. На место успешно дискредитированной профессиональной социологии в самое последнее время настойчиво продвигается альтернативная "народная социология". Избирательная кампания 2012 года явила нам весьма любопытную новацию – массовые народные опросы. Интернет заполнен результатами разного рода онлайн-опросов, которые подвергаются многократному перепосту и сопровождаются одобряющими комментами «вот это реально, не то, что у лгунов из разных вциомов». При этом невозможно даже отдаленно назвать эти результаты результатами исследований, поскольку никакими методическими правилами авторы народных опросов себя не обременяют, но при этом обязательно сопровождают публикации словом «социология». Особой популярностью на оппозиционных интернет-ресурсах пользуются результаты уличных опросов М.Шнейдера и таких же уличных опросов по проекту «Гражданин социолог». Данные проекты вроде бы выполняются как гражданская инициатива силами волонтеров и преподносятся как реальная альтернатива «продажному социологическому истэблишменту». О методической корректности «исследований» говорить невозможно, в этом может убедиться любой, кто хоть немного понимает в опросной технологии и внимательно посмотрит на весьма откровенные комментарии исполнителей проекта. В принципе организаторы указанных проектов также не могут ответить ни на один из тех вопросов, что выше были заданы профессиональным центрам. Но, что удивительно, про методическую корректность и прочую ерунду здесь никто и не спрашивает! Она полностью заменяется априорным ДОВЕРИЕМ к неангажированному (а это не так) «народному» исследованию. Ко всему этому явлению можно было бы отнестись снисходительно как к краткосрочному помешательству, но есть мнение, что это тренд, а для меня совершенно очевидно, что продолжение художественной самодеятельности в исследовательском деле будет способствовать дальнейшей профанации и дискредитации прикладной социологии.

Надо сказать, что востребованность альтернативы ведущим опросным фабрикам ввиду потери доверия к последним обсуждалась уже давно, в т.ч. и рамках развития оппозиционного движения (см. откровенный пост С.Щеглова). И если бы явление «альтернативной народной социологии» можно было бы отнести исключительно к жанру политических технологий («машина ДЕЛИГИТИМАЦИИ официальных итогов выборов»), то может быть и не стоило его обсуждать в контексте кризиса публичной профессиональной социологии. Но явление реально глубже в силу участия в нем ряда профессиональных социологов. Часть из них помогает социологическим «партизанам» по политическим убеждениям, часть симпатизирует гражданам-социологам ввиду желания подпустить «красного петуха» конкурентам из числа «избранных», но особенно интересны те, кто все понимает, но поддерживает «Гражданина Социолога», исходя из сугубо интеллектуалистских (академических) интересов – они увлечены интересным «антропологическим кейсом» и идеей «десакрализации опросного ремесла» (цитирую). Вот можно ли представить себе, что среди нормальных профессиональных физиков найдутся такие, что организуют движение «Гражданин физик» для проведения народных (самодеятельных) физических экспериментов, десакрализации «зажравшихся» НИИ и в поддержку народного академика «Петрика» (фамилия здесь условна)? Конечно, людей увлеченных методологическим анархизмом в стиле П.Фейерабенда и в физике много (самому нравится J), но вряд ли это будет иметь организационные и институциональные последствия, хотя, конечно, времена академика Лысенко не так далеко от нас ушли. Даже среди профессиональных врачей несмотря на победное шествие народной медицины таких подрывателей устоев немного. А вот внутри социологического сообщества, расколотого непримиримыми идеологическими и политическими противоречиями, внутрицеховой конкуренцией, просто завистью и склоками, пруд пруди. Результат – «1:0 в пользу народной социологии», как написал на финише президентской кампании Л.Бляхер.

----------------------------------- *** ----------------------------------------

Итак, получается, что многим коллегам гораздо удобнее либо прижаться к власти, либо рвануть (в рамках модного тренда) в народ и гражданские инициативы. Хоть куда, только не внутрь самого профессионального сообщества, где трудно и некомфортно. Но роман с властью или роман с толпой – одинаковый адюльтер по отношению к профессии и профессиональному комьюнити. А раз нет доверия друг другу внутри цеха, то нечего и ждать, что этому цеху будут доверять кто-то снаружи. Вот главный итог размышлений относительно сегодняшнего кризиса.

Уверен, что пока ведущие российские поллстеры, так же как в свое время американские, не смогут СОВМЕСТНО и СОГЛАСОВАННО предпринять эффективные меры по повышению доверия к своей деятельности, не организуют эффективного внутрицехового СОТРУДНИЧЕСТВА, положение будет только ухудшаться, а варваризация профессии - усиливаться.

Возможно, для кого-то мои заметки покажутся слишком драматизирующими ситуацию, и все не так уж страшно, возможно, кого-то это вообще не касается. Но лично я не могу оставаться равнодушным к репутации профессии, которая является моей главной страстью, и меня текущее положение дел категорически не устраивает. К сожалению, я не знаю заведомо верных рецептов выхода из него. Кроме, пожалуй, одного.

Коллеги, держите дистанцию с властью, держите дистанцию с народом, будьте ближе друг другу.